…Эту пожилую женщину, Анну Ивановну, я встретила давно, когда лежала с ребёнком в районной больнице посёлка Анна. Мест, наверно, не было, вот и размещали взрослых и детей в одной палате.

Как сейчас помню: наши койки рядом, сидит она напротив меня. Одна нога у неё распухшая, синяя, -- врачи никак не могут определиться с диагнозом и лечением. На здоровой ноге она качает моего маленького сынишку, приговаривая-напевая какую-то забавную потешку. Он, крепко ухватившись за неё ручонками, радостно смеётся и с преданным восторгом смотрит в её улыбающиеся глаза, в лицо, которое всё так и дышит добротой, несмотря на усталый вид и синие мешки под глазами.

Это был большой пушистый кот нежно-персикового окраса, с глазами редкого бирюзового цвета и смугло-оранжевым носом в форме сердечка. Впрочем, подробности я рассмотрела гораздо позже, а в первую минуту была просто очарована внезапным появлением этого чуда из соседней комнаты. Кот направился сразу ко мне, смотря мне прямо в глаза открытым светлым взглядом, и, ни секунды не поколебавшись, взлетел мне на колени. Я только ахнула. - Спал со мной на подушке... девять месяцев ему, - суетливо поясняла старушка-хозяйка, - да вот внуки в квартире появились, аллергия... Боюсь ещё, что с балкона свалится - уж такой бесстрашный, так и любопытствует - что там на улице. Транспортировку кот перенёс на редкость спокойно, он только сразу же высунул голову из сумки, заставив застёжку-молнию разойтись, и с любопытством рассматривал шумную городскую улицу, величаво покачиваясь в такт моей ходьбе - ну точно какой-нибудь падишах в своём паланкине! Бесконечное доверие к окружающему миру, неиссякаемая любознательность, спокойное бесстрашие и какое-то внутреннее благородство были отличительными чертами этого удивительно красивого кота, делая его поистине неземным существом, каким-то ангельски светлым и гармоничным. С потрясающим, я бы сказала даже, христианским терпением он молча деликатно пытался высвободить свой хвост, потихоньку его выдёргивая, если на него ненароком наступали. Звали его Пушком, но сын окрестил его Пухом, так и пошло... Так уж получилось, что в доме тогда жили ещё несколько котов и кошек, и вот во время кормёжки образовывалась куча-мала - кто чего себе урвёт. В свару делёжки кидались все, но не Пух. Он, каким бы голодным ни был, с молчаливым достоинством сидел чуть поодаль и ждал... На мордочке (так и хочется сказать - на лице) у него в этот момент было непередаваемое выражение... как сейчас его вижу... какое-то великодушное снисхождение с оттенком терпеливой скорби... Ну, точь-в-точь святой взирает свысока на недостойных, казнящих его! И - мужественно всходит на Голгофу... Подруга, бывая у меня в гостях, как-то выдала мне сногсшибательную вещь: "Знаешь, а ты и Пух - вы чем-то похожи друг на друга!" Этим сравнением я горжусь до сих пор... Нельзя сказать, чтобы Пух вёл у нас безоблачное существование, но так милый его сердцу дух свободы он вкусил вполне, отважно исследуя всю прилегающую территорию коттеджного посёлка. Был он очень ласковым и доверчивым, всегда смело подходил к незнакомым людям, видимо, меряя весь мир по себе... И вот, в третью весну его жизни, с потеплением, я, как всегда, начала выпускать его из дома погулять после долгой зимы взаперти. Весной у Пуха приходилось выщипывать старую свалявшуюся шерсть, и на улицу он пошёл голеньким и беззащитным. Впрочем, новая шёрстка у него отрастала очень быстро, за пару недель... Но в этот раз стряслась беда. Я увидела его после обеда лежащим в саду на нежной весенней травке. - Греешься на солнышке? - спросила я, - Ну-ну, загорай, тебе это сейчас полезно. Но он отвечал мне взглядом, полным боли и какого-то горестного недоумения, и я, заподозрив неладное, подошла поближе... на зелёную травку ручейком стекала кровь! Ахнув, я схватила его на руки и бережно понесла к дому. Он вдруг негромко замурчал, прижавшись ко мне благодарно и признательно... Пока мы дошли, вся блузка у меня пропиталась его кровью. В страдании Пух остался верен себе, всё так же стоически перенося муки. Он тихо угасал в старом кресле, пытаясь слабо мурлыкать при моём приближении. Кровотечение удалось остановить, но рана оказалась глубокой, то ли колотой, то ли стреляной, и, видимо, были повреждены внутренние органы. Я так и не узнала, у кого из двуногого зверья поднялась рука на ласкового, доверчивого беззащитного кота. Промучавшись двое суток, он начал рваться к двери, и ушёл умирать, как принято в его роду, на свободе. Позже его нашли в саду уже бездыханным... А в памяти он остался живым талисманом счастья, примером нежности и благородства, чистосердечной любви, гордости и мужества...

Они приехали из солнечной Киргизии вместе с первой волной переселенцев, в девяностых годах. Новиковы, Рита и Алексей, радушно приняли их, с интересом приглядываясь к смуглым симпатичным соседям.
У самих Новиковых и деды, и прадеды жили на воронежской земле, вросли корнями. Но молодые решили строить дом, взяв участок на поле под коттеджи.
В итоге оказались первопроходцами, пионерами. Жили в железнодорожном контейнере, об электричестве и речи не было. Со временем удалось купить электрогенератор, его запускали при необходимости на час-другой. Стояла жара, на огороде всё сохло, и приезжие как-то быстро взяли привычку все вечера напролёт поливать от этого генератора свой огород, перекинув провода к своему колодцу с электронасосом. Новиковы стеснялись ограничить простецкие запросы беженцев, и свой огородишко поливали на скорую руку, за полчаса.

Как-то так получилось, что у меня в доме не осталось ни одной кошки. И ни одного кота. Это при том, что в отдельные периоды времени этих зверей насчитывалось до четырёх-пяти в нашей стае! То есть ситуация назрела прямо-таки вопиющая, дом осиротел, одолеваемый набегами мышей и расплодившихся под стрехой крыши воробьёв. Котёнка я принципиально не могла себе позволить завести – эти нежные существа очень уж долго взрослеют, и шансы выжить в наших суровых условиях у кошачьего ребёнка были равны нулю. Не говоря уже о трёх огромных собаченциях во дворе, которые просто ненароком придушили бы его, без всякого злого умысла, из собачьего азарта и желания поиграть.