Знакомый указатель: прямо – в Качуг, направо – в Зеленый. Поворот по стрелке, которая всегда гостеприимно горит зеленым. Поворот, закоторым остаются все проблемы и неудачи. Поворот, подводящий итог очередному прожитому дню. Я начинаю отсчет.

Три тысячи восемьсот метров до счастья. Унылый северный склон, поросший кустами и высокой травой. А после первого снега – белая, пушистая сказка. После городской слякоти и каши изчерного месива под колесами, после серого и унылого пейзажа и таких же одинаково серых и унылых машин, людей, домов, я радуюсь снежным шапкам на кустах.

Нет, дело не в возрасте. Дело в том, что я был и остаюсь деревенским, а дети мои городские и что тот огромный город, к жизни в котором я так и не привык, для них - любимая родина. И еще дело в том, что я не просто выходец из деревни, из хвойной глухомани,- а я есть сын крестьянина, они же понятия не имеют, что значит быть сыном крестьянина. Поди втолкуй им, что жизнь моя и поныне целиком зависит от того, как складывается жизнь моей родной деревни. Трудно моим землякам - и мне трудно. Хорошо у них идут дела - и мне легко живется и пишется. Меня касается все, что делается на той земле, на которой я не одну тропку босыми пятками выбил; на полях, которые еще плугом пахал; на пожнях, которые исходил с косой и где метал сено в стога. Всей кожей своей я чувствую и жду, когда освободится эта земля из-под снега, и мне не все равно, чем засеют ее в нынешнем году, и какой она даст урожай, и будут ли обеспечены на зиму коровы кормами, а люди хлебом. Не могу я не думать изо дня в день и о том, построен ли уже в моей деревне навес для машин или все еще они гниют и ржавеют под открытым небом, и когда же наконец будет поступать запчастей для них столько, сколько нужно, чтобы работа шла без перебоев, и о том, когда появятся первые проезжие дороги в моих родных местах, и когда сосновый сруб станет клубом, и о том, когда мои односельчане перестанут наконец глушить водку, а женщины горевать из-за этого. А еще: сколько талантливых ребятишек растет сейчас в моей деревне, и все ли они выбьются в люди, заметит ли их вовремя кто-нибудь, и кем они станут?.. По утрам я будто слышу, как скрипят колодезные журавли на моей неширокой улице и холодная прозрачная вода из деревянной бадьи со звоном льется в оцинкованные ведра. Скрипят ли журавли теперь? Уцелел ли тот колодец вблизи нашей избы, из которого я сам много лет носил воду на коромысле? Что до всего этого моим сыновьям и дочерям? Во всяком случае, они не крестьянские дети и потому не чувствуют, как мне кажется, и не понимают моего детства. Разные мы люди, из разного теста сделаны и, должно быть, по-разному смотрим на мир, на землю, на небо. (А. Яшин, "Угощаю рябиной")

Дом казался большим, да он и был большим - точных размеров я не знаю, но размер теплого помещения был примерно 6х9, плюс к этому еще были просторные сени с большой кладовкой, и крытое крыльцо с покрашенными коричневой краской ступеньками. Я хорошо помню полы - их нужно было мыть или вытирать каждый день, так было заведено в этом Доме. Крашеное коричневой краской двп в большой комнате, которая служила одновременно и залом, и спальней для гостей и хозяев, крашенные доски в двух комнатках поменьше - кухне и спальне хозяина дома, а также и в сенях. Стены в Доме были заштукатурены и побелены, а на стенах в рамках под стеклом висели картины, вышитые хозяйкой Дома. В большой комнате находились кровать - поближе к русской печке, одной стенкой выходящей в комнату, шкаф - сразу за кроватью, диван - у противоположной стены и стол, в обычные дни стоящий у третьей стены, но чаще, когда в Доме были гости, стоящий в центре комнаты. А на окнах были цветы. Много цветов. В основном герани с белыми, красными и розовыми шапками цветов и розово-белые глоксинии. В спальне хозяина Дома, отделенной от кухни только лишь проходом в большую комнату, стояла кровать, круглый стол старинной работы, и не менее старинные комод с зеркалом и этажерка. На этажерке можно было найти много разных журналов и книг, большая часть из них - про мед и про пчеловодство. Хозяева Дома держали пчел. Четыре окна Дома выходили на улицу, а три - во двор. Позже, когда разбирали дом, мы нашли восьмое окно, которое было забито. С тех пор прошло 14 лет. 9 лет назад умер хозяин Дома, а хозяйка, моя тетка, перебралась к сыну. Дом хотели перевезти в Иркутск, для чего сняли крышу и разобрали всё до сруба. Потом не было то времени, то денег, и так и стоит до сих пор, сияя пустыми глазницами окон и проемами дверей, сруб без крыши, со всех сторон и даже внутри заросший иван-чаем и крапивой. Я помогала разбирать дом и приезжала еше по меньшей мере пять раз в деревню после того, но всё равно, когда я вспоминаю о Доме, сначала вижу его таким, каким увидела впервые. Дома уже нет, но я до сих пор мысленно могу пройтись по всем его комнатам, взглянуть из окна на улицу, посидеть в тени на крыльце. Удивительная вещь человеческая память.

В этом году я наконец-то созрела для огородного образования, и зимой узнала много нового, в частности, про мульчирование. Родители никогда этим не занимались, и соседи вокруг тоже, поэтому и посмотреть-то не у кого.

Чем мульчировать - я более-менее разобралась, пишут что подойдет перепревшая трава, сухая трава, кусочки коры.
А вот как мульчировать - не очень понятно.

Пока что я попробовала положить сухой травы в междурядьях на грядках с чесноком и луком (правда, не полностью, потому как дефицит сухой травы). Наблюдаю уже несколько недель - эффект действительно есть - земля более рыхлая, без плотной корки, и влага сохраняется действительно дольше, что, конечно же, очень хорошо в связи с практически полным отсутствием дождей в этом году.

Вчера установила свой маленький личный рекорд - 1100 л. воды ушло на полив огорода. Лейками :-)

Как же уже хочется дождя! Почва сухая-сухая, приходится поливать и гряды, и картошку, и даже деревья и кусты...

Однако, скоро очень захочется заняться прокладкой огородного водопровода :-)